Обитатели «чёрных дыр» каждый день рискуют жизнью за копейки, но альтернативы такому существованию не видят
Из ворот одноэтажного дома в Шахтёрске выходит вдрызг пьяный мужчина. Еле держась на ногах, он мочится, созерцая окрестности. Пейзажи в городе однообразные: терриконы, покосившиеся заборы, выбитые окна заброшенных домов, редкие «совковые» магазины и памятники. На дорогах не часто встретишь машины и людей. Возле каждого дома — внушительные кучи угля. Отовсюду веет разрухой. Вслед за пьяным другом появляется хозяин дома, Юрий Исиков. Оба работают на копанках или «дырках» — так на Донбассе называют нелегальные шахты, где добывают уголь в кустарных условиях с огромным риском для жизни и экологии.
Исиков два года поработал на государственной шахте, где обучился горному делу. А последние полтора года трудится в «дырках». Что было между этими двумя «карьерами», он не рассказывает. Тело шахтёра покрыто разномастными татуировками. На всю спину — Иисус в терновом венце. На правой руке — дракон, на левом плече — эполет. «Что это обозначает, лучше вам этого не знать», — отказывается объяснять Исиков. Но выяснить нетрудно: головой Иисуса в венце, например, татуируют судимых за хулиганство. Исиков абсолютно трезв и от водки категорически отказывается. «Как запью, то не остановлюсь. А мне надо дом ремонтировать», — объясняет он.
О жилье и хлебе насущном в недавно нашумевшем на всю страну фильме эстонского режиссёра Марианны Каат «Шахта №8» рассуждал коллега Исикова — 15-летний работник копанки Юрий Сиканов. После того, как картину о непростой жизни семьи подростка и двух его сестёр по требованию прокатчиков изъяли из конкурсной программы кинофестиваля Docudays UA, о копанках и тысячах их безымянных обитателей заговорила вся страна. «Это цензура, — считает член отборочной комиссии фестиваля Алла Тютюннык. — Сам фильм — это не то что критика власти, эта лента полностью раздевает нашу власть. Власть допустила, что люди живут в такой бедности».
Соглашаясь с этими обвинениями, председатель Независимого профсоюза горняков Украины Михаил Волынец добавляет: копанки — едва ли не главная проблема индустриального и бедного Востока страны. По его данным, в 5000 незаконных шахт в Луганской и Донецкой областях, которыми владеют и «крышуют» местные чиновники и силовики, трудятся порядка 70 000 шахтёров. За копейки используя труд бесправных рабочих, приближённые к власти местные магнаты на чёрном рынке угля зарабатывают миллиарды. По словам Волынца, теневой рынок угля в Украине — это 3 млн т в год, а годовой оборот этого рынка — примерно 2 млрд грн.
Общая кормушка
В Шахтёрске найти тех, кто работает на копанках, несложно: нелегальной добычей там занимается практически каждый второй. В городе и окрестностях находятся сотни «дырок». «Они там в ряд, все бугры перерыты», — показывает Исиков. За пределами Шахтёрска ситуация не лучше: копанки действуют не только в отдалённых от Донецка Снежном и Торезе, но даже в пригороде столицы Донбасса — Макеевке.
Экономика копанок простая. Работают люди чаще всего круглосуточно, в три смены по 8 часов. Объёмы добычи у всех разные. Что касается непьющего Исикова, то вместе с напарником он обычно проходит около метра шахтного ствола. Его приёмный сын Андрей за смену добывает и выдаёт на-гора 4–4,5 т угля. График напряжённый — три дня работаешь, день отдыхаешь. За смену шахтёры получают не более 500 грн. Это немного. Если на розничном рынке стоимость тонны угля составляет порядка 800 грн., то на копанках она почти в семь раз ниже — 120 грн.
Для милиции грабительские расценки и количество самих «дырок» — не новость. Но закрыть их правоохранители не могут: в законе чётко не прописано, кто, как и за какие деньги должен это делать. «Ликвидация копанок требует значительных средств: на вывоз грунта, породы, проведение взрывных работ», — объясняет Елена Малютина, замначальника отдела информационной политики Донецкой обладминистрации. По её словам, все эти работы в теории должны проводить «на платном основании» сотрудники других ведомств. А на практике выходит, что денег и людей нет. «Это, в свою очередь, даёт возможность без значительных затрат и помех возобновлять противоправную деятельность», — констатирует Малютина.
Шахтёры объясняют проще: владеют копанками те же люди, которые должны с ними бороться. Выражаясь словами Исикова, «они от этого и кушают». Волынец полностью согласен: «Нелегальные шахты имеют крышу со стороны работников прокуратуры, милиции, криминальных элементов, органов местной власти и областной администрации». Впрочем, этот факт не отрицают и сами правоохранители. В Донецкой милиции Фокусу сообщили, что в 2011 году обвиняемыми по десяти из 89 уголовных дел по копанкам стали чиновники.
Такая работа
Но шансов на то, что уголовные дела закончатся для главных фигурантов тюрьмой, мало: за нелегальную добычу практически никого не сажают. Несмотря на это, рисковать и болтать языком работяги боятся и отказываются знакомиться с нежданными гостями «дырок». На контакт не идут даже самые юные работники — школьники, которым взрослые товарищи поручают относительно безопасную работу — вытаскивать на-гора с помощью лебёдки шахтёров и уголь. «Ничего не знаю, первый день работаю. Обращайтесь к начальству», — с ходу ответил на первый же вопрос Фокуса паренёк лет 15-ти на копанке в Макеевке. На следующее утро на его месте журналиста уже встретил мужчина, представившийся директором шахты Аркадием, и спокойно посоветовал ни к этой, ни к любой другой копанке в Макеевке больше не подходить, «а то всякое может произойти
Впрочем, «всякое» чаще происходит не с любопытными журналистами, а с самими шахтёрами. «Это лодка (в которую грузят уголь. — Фокус) соскочила. Хорошо, что в каске был, а то бы без башки остался», — объясняет Исиков происхождение свежего рубца на бритой голове. Опасные условия работы и постоянный риск шахтёра и его родню не смущают. «Некуда деваться, кругом только «дырки» и есть. А у меня семья», — говорит его 27-летний сын Андрей. Он берётся работать в самых опасных копанках, где плохо укреплены стволы и велика вероятность обвала. За это его называют «камикадзе». И, судя по печальной статистике, не зря. Если с 1991 г. на легальных шахтах в Украине погибло около 6000 людей, то в копанках — в разы больше. Волынец прикидывает, что за месяц в «дырках» гибнут около 12 человек. «Иногда людей из шахты просто не достают. Или констатируют смерть от сердечной недостаточности, когда человек на самом деле отравился газом», — отмечает нардеп.
Сами шахтёры о худшем стараются не думать. Вопреки статистике и здравому смыслу, Исиков и его приёмный сын в один голос утверждают, что любят свою работу. «Или привык, или втянулся, но в копанку хожу, как на праздник. Сделал дело, туда-сюда, приятно. Это ж уметь надо», — искренне объясняет Исиков-старший. Тем более что у него с сыном в жизни есть отдушина. Они, как и их земляк президент Виктор Янукович, разводят голубей. Голубятня у них поскромнее той, что в госрезиденции в Межигорье. Зато держать птиц — дешёвый способ скоротать время и приобщиться к прекрасному между сменами в копанках.
Катерина Панова
Решта новин